О молодых училках

[annika_ff]

   Наверно, в жизни надо все попробовать. И редкая девочка в первом классе не играла в школу с подружками. Причем каждая хотела быть учительницей. Мы писали мелом какие-то слова на доске от железной горки во дворе и конечно же ставили оценки... но в университет на филолога я пошла учиться не потому, что хотела стать учителем, а потому, что не хотела стать инженером. 
   А потом для того, чтобы отдать в детский сад одного своего ребенка, мне надо было взять на себя обучение как минимум 30-ти чужих. Так я стала училкой. Купила себе очки для солидности (правда ни разу не надела их там), получила в свое распоряжение кабинет с сиреневыми стенами и огромной картиной с лебедями, летящими в неведомую даль, сшила себе строгую длинную юбку и широкие брюки. Лампа дневного света над доской мигала, создавая ощущение тревожности, а щели в паркете были такими, что казалось, что можно увидеть сквозь них занятия, которые идут этажом ниже,

замок все время заедал и надо было сначала вставить ключ, потом чуть-чуть повернуть его, потом дернуть дверь на себя ( в первый раз я открыть не смогла и весь мой класс смотрел, как я мучаюсь, минут пять пока один из моих двоечников на помощь не пришел).
   У меня было 4 класса: два шестых и два восьмых. Шестой "Б" и "Г", восьмой "А" и "Б". Распределение по классам проходило по следующей схеме: умные попадали в "А", поглупее - в "Б", глупые - в "В", совсем тупые и ваще асоциальные элементы - "Г". Так вот, у шестого "Г" я была классной руководительницей. Они были моей головной болью, "Б" были моей работой, а вот "А" я нежно любила. 

   И в этом самом моем любимом классе я однажды сорвала урок. Мы проходили рассказ Короленко, в котором инвалид, не имеющий рук, чертил на песке ногами надпись "Человек создан для счастья, как птица для полета". И вот, девочка, которую я спросила, говорила, что вот, странно, что такую фразу пишет именно инвалид, у которого не было рук, не было возможности жить полноценной жизнью, не было возможности даже есть так, как все... А все время, что она говорила, другая девочка тянула руку. 

- Да, что ты хочешь сказать?

- Мне не понравилось, что у него не было конца.
А я, не отвлекаясь от того, что говорила предыдущая девочка, уточняю:

- У кого?
- У рассказа. - Она смутилась и заулыбалась.
А я по инерции еще добавила:
- Мы вообще-то про инвалида говорим.
Поняла, что сказала, не удержалась и засмеялась. С задней парты Арутюнов басом сказал:
- Что вы ржете?! несчастный ведь человек! ладно еще руки... но без конца...
Дальнейшее развитие темы не очень четко отпечаталось в памяти. Но к разбору рассказа мы так и не вернулись. Я закрыла лицо журналом и ржала просто неприлично для учительницы, а они добавляли детали типа "ах вот почему рассказ называется "Сюрприз"...", "Анна Игоревна! ну зачем вы заставляете нас читать такие жестокие рассказы?!" и т.п.

   Вот. И они радостно разболтали об этом уроке всем: даже охранникам. 

   Школьная программа по литературе состоит в основном из какой-то фигни, которую читать либо сильно не хочется, либо совсем рано. Ну как было ни зацепиться им за такой отличный повод отвлечься?